– Тэкэрэо – Филлина, – с некоторым оттенком зависти в голосе пояснил канцелярист. – Это же какие надбавки, я вам говорю! И за дальность, и за освоение маршрута, и за расстояние…
Боорк медленно сложив документы, механически засунул их в карман мундира. Он был оглушен и раздавлен. Филлина снова догнала его, и все опять начиналось с начала.
Глава 38. Великий
Утром следующего дня письмо, привезенное Боорком с Филлины, проделав долгий путь через руки многих людей, наконец оказалось на рабочем столе Председателя Совета Пятнадцати Оонка. Кивком головы отпустив секретаря, доставившего донесения, которые пришли по одному из тайных каналов, Оонк не спеша распечатал белый почти квадратный бумажный конверт без надписи, быстро пробежал глазами первые строчки и, одобрительно хмыкнув, отложил его в сторону. Само письмо, собственно говоря, не имело никакого значения. Вся полезная информация содержалась в нескольких кодовых словах, находящихся в первом же абзаце.
Просмотрев остальную почту – ничего интересного, мелочь, рутина, Оонк собрал все бумаги, подложив под низ письмо с Филлины, и аккуратно засунул их в один из ящиков своего стола. Ящик как ящик – пустой, широкий, цельнометаллический, как и все остальные. Задвинув его, Оонк нажал на незаметную кнопку под крышкой стола. Послышался негромкий щелчок, а через несколько секунд в недрах стола зашелестел вентилятор, перемешивая и вытягивая из хитроумного ящика невесомые хлопья бумажного пепла.
Так обычно заканчивали свой путь почти все секретные донесения. Лишь незначительная их часть, самая важная, самая необходимая, оседала в других, не менее хитроумных ящиках. Будучи многолетним руководителем Службы Безопасности, Оонк слишком хорошо знал технические возможности современного шпионажа и предпочитал не иметь у себя в кабинете вообще никакой электронной аппаратуры.
Еще много лет назад Оонк открыл, что бумага ничуть не хуже микропленок и информационных накопителей, и это открытие часто давало ему решающее преимущество перед соперниками. Конечно, он пользовался и компьютерами, зная их возможности не хуже дипломированных специалистов, но самые важные сведения он доверял только бумаге, а бумагу – только своему столу, собранному по уникальным чертежам в единственном экземпляре.
Шум вентилятора прекратился. Оонк снова выдвинул ящик. Он был девственно чист и готов к принятию новой порции документов. Задвинув его на место, Оонк удовлетворенно откинулся назад в своем кресле.
Приятно, когда задуманная на дальнюю перспективу операция развивается точно по плану. Новоиспеченный генерал второй величины Пээл доведен до нужной кондиции и готов к использованию. Этиа всегда был хорошим работником, он получит свои маршальские нашивки. Не подвел и сейчас. Конечно, при таких условиях вербовку провел бы и любой зеленый практикант, но это не умаляет его заслуг.
Теперь можно сделать еще один шаг – через верных людей в космофлоте намекнуть, обронить мысль, что неплохо бы видеть талантливого военачальника здесь, в Столице. Тогда Гдоод, который вовремя получит нужный совет, надо понимать, сам сделает тот шаг, что требуется ему, Оонку, – назначит Пээла начальником Центральной базы на Филлине. А если и нет, если Гдоод вдруг возьмет и согласится, – тоже неплохо. Еще один свой человек в управлении космофлота не помешает, и на этот счет тоже продуманы возможные комбинации.
Вот оно – высшее искусство закулисной борьбы: заставить соперника самого сделать нужный шаг, да еще и считать его своей победой. Так было и тогда, когда решался вопрос о командовании Филлинской операцией. Он, помнится, активно возражал против назначения флаг-маршала Таорза и буквально вынудил Гдоода сделать обходной маневр, как бы обыграть его, Оонка, – поставить Таорза начальником штаба, а по сути, тем же командующим. Да, это означало усиление Таорза. Гдоод так это и понял, правильно понял, но Таорз в последний год занимался только Филлиной и оказался выведенным из игры здесь, в Столице.
Кстати, он всегда предпочитал действовать именно так – вынуждал противника выбирать из двух навязанных ему худших вариантов, заставлял считать поражение победой, маскировался, вел двойную и тройную игру, старался сам не выходить на первый план. И зря треплется Гдоод, будто бы он, Оонк, приложил руку к скоропостижной кончине Коога – прежнего Главы Совета Пятнадцати. Да нет, конечно, смерть старика была ему совсем не нужна. Очень, очень не вовремя он помер, прожил бы еще года три, больше не надо, а так пришлось преждевременно выходить из тени, брать власть, да еще в альянсе с Гдоодом.
Смерть – это, пожалуй, единственное, что старик сделал не вовремя. А так, конечно, надо ему отдать должное, он был мастером своего дела, очень ловко опирался на него, Оонка, и на Гдоода, держал их при себе, ценил, но и постоянно стравливал их между собой, не давая объединиться.
Когда не стало Коога, они все-таки объединились, раз уж приперло, но каждый понимал, что союз этот временный. Да и какое может быть серьезное объединение с Гдоодом? Тоже выискался, великий стратег! Нацепил фельдмаршальские нашивки и считает себя великим полководцем! А сам Академию генштаба только со второго раза закончил, да и то по звонку. А амбиций-то, амбиций! Мало ему космофлота, подавай высшую власть в державе! А что он будет делать с этой властью, он когда-нибудь думал?
Впрочем, все они такие. Власть ради власти и никаких больше идей, сплошные нули, без грамма мозгов, одна только хитрость и умение толкаться локтями! О, Великое Небо! Только ему одному известно, как надоело вокруг видеть эти чугунные лбы! А еще больше – постоянно играть, подделываться под своего, чтобы не заподозрили в нем слишком умного!
Хотя, надо сказать, не умей он так ловко подделываться под своего, ни в жисть бы ничего не достиг, тут все его способности только помешали бы. Да и чего мог бы в жизни добиться поздний ребенок в семье мелкого чиновника, пусть даже и в Столице? Конечно, спасибо покойным отцу с матерью, великая им благодарность, что решили родить наследника, только зная, что выведут его в большие люди. Деньги, что накопил отец за годы службы, пошли сначала на взятку, чтобы приняли сыночка в привилегированную школу для детей большого начальства, потом чтобы не чувствовал себя сыночек в школе хуже других, ну а напоследок, чтобы поступил он после школы не куда-нибудь, а в Академию Службы Безопасности.
И уже тогда, пацаном сопливым, он осознал, как важно быть своим, как надо быть своим, как стать своим и не просто одним из многих, а лидером, предводителем, вождем. Он рано понял, что может рассчитывать только на свои силы, но что сил у него хватит на многое.
И он действительно еще со школы стал своим. Он верховодил в классе, как потом и в группе в Академии. Одноклассники сами искали его дружбы, подчинялись ему, принимали его за главного. Да и как могло быть иначе, разве могли они сравниться с ним – изнеженные, пришедшие на готовенькое, прячущиеся за спины отцов и дедов, или тихие, робкие, задавленные сознанием своей бедности и униженности? Он, Оонк, явно пошел не в отца, а скорее, в деда по матери, когда-то взлетевшего очень высоко, но проигравшего в схватке за власть и карьеру и сгинувшего где-то в глухой провинции.
Его товарищам в Академии тоже было далеко до него. Откуда в них могли взяться та ярость борьбы и страстное желание выбраться наверх? Он выиграл у них свою первую схватку – он получил распределение в Столице, именно он, сын мелкого чиновника, не имеющий ни высокопоставленных родственников, ни богатых покровителей. Да, впрочем, куда им было с ним тягаться? Никто из них потом не поднялся выше подручных его помощников.
Настоящих людей он встретил позже, когда служил младшим офицером Службы Безопасности в одном из окраинных столичных районов. Это были настоящие сыны его поколения, вдруг рванувшего ввысь из застойного имперского болота. Многие из его ровесников пошли в революцию, другие стали его помощниками, его соратниками, его опорой в его обновленной Службе Безопасности. Да, три года, которые он прослужил на этом посту, не были потерянными годами.